Признаюсь, ни одна другая книга воспоминаний не вызывала у меня столько противоречивых чувств, как книга Евфросинии Керсновской. Уже на первых ста страниц у меня появилась гора вопросов к автору. Как жаль, что автора больше с нами нет и она не в состоянии на мои вопросы ответить. Однако, начнём с начала. Кто такая Евфросиния Керсновская?
Керсновская родилась в Одессе в 1908-м году в семье образованных и талантливых людей. Её отец, Антон Керсновский, работал юристом-криминологом. Мать, Александра Каравасили, знала и преподавала иностранные языки.
В 1919-м году отца арестует Одесская ЧК. Продержав его ночь под арестом, отца отпустил работник ЧК. В то время никто не понимал, как это произошло. Остальных задержанных расстреляли. Отпустивший же Антона мужчина оказался человеком, с которого Антон Керсновский несколько лет назад снял несправедливые обвинения в рамках расследования уголовного дела. После этого страшного события семья бежала в Бессарабию, в родовое имение Цепилово. Тогда это была Румыния, сейчас Молдавия.
Дочери родители дали обширное образование, обучив её французскому, немецкому языкам, привили её любовь к чтению, музыке, живописи. Также она обучалась в гимназии и на ветеринарных курсах. Последнее было не прихотью, а необходимостью. Отец от работы в имении отстранился, как и мать, старший брат уехал во Францию на обучение. Ей пришлось взять управление землёй, скотом, финансами в свои руки. Тяжёлой работы она не гнушалась, и после смерти отца в 1936-м благодаря продаже зерна на экспорт смогла выплатить его долги.
Все помнят, что началось в Европе в 1939-м году. После подписания Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом в марте 39-го, Союз вводит войска на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. После чего эти территории были
присоединены к СССР. В марте 1940-го Молотов заявил «У нас нет пакта о ненападении с Румынией», что заставляет румынское правительство нервничать. И не безосновательно: 1-го июня 40-го Германия заявит о нейтралитете в случае нападения СССР на Румынию. 25-го июня немецкий посол передаст Молотову заявление Риббентропа: «Германское правительство в полной мере признает права Советского Союза на Бессарабию». С 27-го июня 1940-го по 3-е июля 1940-го Советский Союз, заручившись поддержкой гитлеровской Германии, занимает Бессарабию и присоединяет её к СССР (да, в течение шести дней).
Как всё это связано с нашей героиней? Очень просто. После присоединения Бессарабии к СССР, там
устанавливается советская власть со всеми вытекающими. Керсновскую в июле уже квалифицируют как помещицу и выселяют вместе с матерью из её собственного дома, разрешив взять с собой ничего (только то, что на них было надето). По сути вынудив женщину 62-х лет (мать) и девушку без средств к существованию бомжевать на улице. Керсновская работает на ферме, собирает деньги и отправляет мать в Бухарест. Оставшись одна, она продолжает работать и зарабатывать тяжёлым физическим трудом (колоть дрова, работать в поле), ночуя где получится.
Тринадцатого июня 1941-го
НКВД пришло за Керсновской, не застав её. К тому моменту она уже понимала, что ничего хорошего её не ждёт. Многих знакомых и соседей уже увезли в непонятном направлении, конфисковав имущество. У неё был шанс бежать, но это не в её стиле:
Бегут те, кто виноват, а прячутся трусы! Не стану я дожидаться, чтобы меня, как щенка, за шиворот тащили! Сама пойду.
С 22-го мая по 20-е июня 1941-го (вплоть до начала ВОВ) СССР
депортировал из Эстонии, Украины, Латвии, Литвы, Белоруссии и наконец Молдавии несколько десятков тысяч человек с семьями. Это называлось «очисткой от антисоветского, уголовного и социально опасного элемента». Ну, такого элемента, как например Евфросиния Керсновская. Депортировали элемент и его семьи в неожиданные, но разнообразные места. Коми, Красноярский край, Новосибирская область, Казахская ССР и так далее. Людей перевозили иногда в пассажирских вагонах, чаще в вагонах для скота и грузовых.
Керсновскую везли в товарном вагоне, и привезли в Кузедеево (Кемеровская область сейчас), затем ей устроили круиз по сибирским рекам, пока не отправили сплавлять лес в Суйгу (Томская область), как
«пожизненно ссыльную». Норму она не вырабатывала, и оставалась без пайки хлеба вообще, или получала мизер. В феврале 1942-го она понимает, что умрёт от голода, пока находится в ссылке. Следующий логичный шаг был, конечно, побег.
С февраля по август 1942-го она скиталась по Сибири, пока её наконец не арестовал НКВД. В феврале 43-го её за побег и «клевету на жизнь трудящихся в СССР» приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей и к поражению в гражданских правах на 5 лет. После этого вплоть до 1952-го года Керсновская ГУЛаг не покидала. После освобождения в 1952-м году Керсновская осталась работать шахтёром в Норильске, сначала бурильщиком, потом взрывником (взрывницей?). В 1960-м году она вышла на пенсию, купила дом в Ессентуках и перевезла туда мать (которую всё это время считала погибшей в Румынии).
Свои воспоминания Керсновская по просьбе матери записала максимально подробно. И не только записала, но и нарисовала. Это единственные мемуары переживших ГУЛаг с иллюстрациями. Семьсот рисунков и 2200 рукописных страниц оставила после себя она, чтобы мы помнили прошлое. Её книга давно не переиздавалась, я их в печати не нашла нигде, и наконец в августе этого года издательство «Азбука-Аттикус» издало воспоминания в одном томе с двумя цветными вклейками рисунков.
Те, кто давно читают Неправильный книжный блог, уже заметили, что меня интересует история СССР, и история репрессий как часть, пусть грустная и страшная, но часть нашей истории. В школе я первой книгой на эту тему прочитала «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, затем «Архипелаг ГУЛаг» Солженицына, недавно
Шаламова,
Чуковскую. Изменить мы уже ничего не можем, но важно хотя бы знать и помнить. И всё же книга Керсновской отличается от всех других книг очень сильно.
Для начала, изначальным статусом автора. Во всех перечисленных мной выше книгах автор и/или герой был гражданином СССР.
Керсновская была помещицей, гражданкой Румынии. Всех остальных посадило в лагеря своё собственное государство, её — чужое. Все остальные были, насколько нам известно, русскими, она —полячкой по отцу, румынкой по матери. При этом автор упорно называет себя русской, сохраняя одновременно подход «эта страна». Она радуется, что вернулась на Родину, в Россию, при этом не оставит без внимания все, по её мнению, присущие исключительно русским, негативные черты.
Приведу два примера, чтобы не быть голословной. Описывая ужасные условия перевозки в вагоне, она подчёркивает, что худшим была не жажда, не голод, а необходимость справлять нужду на виду у всех в дыру в вагоне. Это объективно отвратительные условия, унижающие человеческое достоинство. Но по мнению Керсновской,
такие условия русских не смущают, ведь «в России ко многому относятся по-иному».
«В школе принято всей толпой ходить в уборную; в бане женщины всех возрастов находятся вместе голышом... Даже медосмотры проводятся без учёта какой-либо стыдливости!» И рядом «у нас, в Бессарабии...» Так у нас, это где, всё-таки? В России или Бессарабии? Но это вторично. В школах, даже в Союзе, насколько мне известно, никто голышом класс опорожняться не водил, а в бане голышом находятся даже в Европе (по крайней мере в Швейцарии так, и там даже есть дни, когда мужчины и женщины парятся вместе). Медосмотры унизительны как явление, и да, действительно ещё с Союза у нас утрачено уважение к личному пространству, и врач считает нормальным приложить внезапно ледяной стетоскоп к голой груди. Я уже молчу о посещении участкового гинеколога.
Второй пример, который меня поразил, это женщина-военный фельдшер с Полтавы, которая не умеет готовить, потому что: «Где мне было научиться стряпать? Учишься — питаешься в столовке, работать стала — тоже в какой-нибудь забегаловке.»
Ладно, допускаю, что одна женщина-украинка действительно не умела готовить, и считала лепёшки пирогами. Но не все же поголовно! И цитата о «где учиться готовить» поразила меня в самое сердце. Моя бабушка, с тремя детьми, работая лаборантом, готовила на семью из пятерых человек и гостей. О каких ещё забегаловках идёт речь? Дома жарили лук и его ели, когда есть было нечего. Все бабушки, которых я знаю, умеют и любят готовить (и потом этим угощать). Да, я понимаю, что моя бабушка в 1940-м году не готовила (а училась в школе), но я не могу поверить, что все русские и украинки, которых встречала Керсновская, «неряхи» и не могут приготовить пирог. Скорее моё поколение не видит смысла в готовке, как например я. Но речь-то идёт не о миллениалах!
К сожалению, в этих и нескольких других случаях
Керсновская путает причину и следствие. Люди действительно терпели медосмотры, жарили лук, потому что в столовой было первое, второе и третье из одного вида еды, а денег не хватало, но это всё происходило вынужденно. Если человек молчит и молча терпит, это не значит, что ему нравится. Так проще — вот в этом можно укорить, в покорности и чрезмерном терпении. Опять-таки мы все знаем, что происходит, когда терпение кончается. Семнадцатый и девяносто первый год.
Второе, что меня сильно поражало при прочтении, и то, что отличает воспоминания Керсновской от книг Шаламова, Солженицына и Гинзбург, это
невероятные черты автора. Она всегда говорит только правду. Она всегда заступается за слабых, всегда помогает униженным, всегда приходит на помощь. Делать она умеет всё, и ещё немножко. Голод не делает из неё зверя, как она сама гордо пишет. Ну что ж, это ещё одна исключительная черта Евфросинии Керсновской. Из всех голод делает зверей, а из неё нет.
Организм у неё здоровей, чем у других заключённых, но она это относит опять к своей заслуге: якобы она не простывала и переносила истощение лучше других, потому что перед этим и так плохо ела и закалялась (спала на улице). Почему в этом её великолепии писательнице не приходит в голову мысль, что все люди разные, и организмы у всех отличаются? Если у человека инсулинозависимый диабет, закаляй он себя, не закаляй он себя, от тяжёлой физической работы и отсутствия инсулина он всё равно погибнет. Точно также и голод люди переносят по-разному, и большинство готово на всё, лишь поесть заветного хлеба. Как писал Шаламов, «умри ты сегодня, а я завтра». Это похоже на реальность, потому что это и есть реальность. Как можно кичиться здоровьем, попутно хваля себя за способность легко голодать, мне не совсем ясно.
В книге Лидии Чуковской
«Софья Петровна» мать готова пойти на всё, на любое унижение, лишь бы узнать судьбу сына. Керсновская же не боится ничего, горда и говорит то, что прекрасно могла бы оставить при себе, НКВД-шникам и чекистам. Зачем? Уже зная, к чему это приводит? Зачем метать бисер перед свиньями?
Мне это сложно понять. Мне сложно представить, как можно, голодая, валить лес и работать в шахте. Мне сложно представить, как можно упорствовать в своём стремлении смеяться в лицо представителям власти, которую ты презираешь, каждый раз получая за это карцер или выговор? Возможно, именно это делает Керсновскую сильной. Но это же одновременно и её слабость.
Самой большой загадкой для меня остался вопрос, как Керсновская
прошла 150 километров за три дня в Сибири по снегу. Это первые три дня её побега из ссылки. Всего за полгода скитаний она прошла полторы тысячи километров, но вот это 150 меня интригуют больше всего. С учётом истощения организма, это должно быть стать непосильной задачей, однако и её автор преодолела.
И всё же, несмотря на все мои придирки, могу точно сказать —
книгу читать надо. Это монументальное свидетельство очевидца страшных времён, да ещё и дополненное рисунками. Керсновская, как человек со стороны, свежим взглядом подмечает всё то, что глазу человека советского уже привычно.
Она успешно развенчивает миф о хрупких женщинах. Куда там сегодняшним офисным сотрудникам до женщин тех лет!
В прямом смысле о рельсах и женщинах
Ящик 114 кг? Не вопрос!
Сам текст читается непросто. Он написан отрывисто, из множества частей с подзаголовками. Это и есть изначальная структура воспоминаний, но задуманы-то они в виде рисунков с текстом рядом. А в текущем издании я вижу только текст, а рисунков совсем немного, и от текста они оторваны.
Полный вариант мемуаров с рисунками можно полистать на сайте
gulag.su. Я бы показала иллюстрации, но на сайте наследников так строго написано, при каких условиях они разрешают использовать фотографии, что я решила воздержаться.
И словно отвечая на вопрос «А стоит ли читать?», автор в конце книги сама даёт ответ:
Может быть, лучше, чтобы все это было забыто? Ведь тот, кто этого не пережил, не поверит, не может поверить. А много ли осталось тех, кто пережил эти годы, кто прошел по подобному «крестному пути»? Исчезнут последние свидетели. Может быть, так и лучше?
Нет, не лучше! Всё может повториться. И лучше видеть опасность, чем идти с завязанными глазами.
В подготовке биографической части я использовала следующие источники:
статью Игоря Чапковского, справку с
gulag.su, статью
в Вики. Книга была предоставлена издательством «Азбука-Аттикус» в обмен на мой непредвзятый отзыв. Спасибо издательству за сотрудничество.
Евфросиния Керсновская, «Сколько стоит человек»
Мой рейтинг: 7 из 10.
